Страницы

понедельник, 26 декабря 2016 г.

«Я БОЛЬШЕ НЕ МОГЛА УБИВАТЬ ДЕТЕЙ» Рассказ медсестры абортария

Бонни МакКлори оставила свою работу после того, как однажды при солевом аборте «приняла роды» мертвой восьмимесячной девочки.
В мае 2015 года Палата представителей (нижняя палата Конгресса) США проголосовала за запрет делать аборты после 20 недель беременности. В 42 американских штатах уже запрещены аборты на определенной стадии беременности, а в 10 штатах – начиная с 20-й недели, когда плод, по мнению ряда современных ученых, начинает чувствовать боль. Если данный законопроект будет окончательно одобрен, то запрет распространится на все штаты.
Статья «Плоды зачатия» – это рассказ американской медсестры Бонни МакКлори, работавшей в больнице, где практиковалось искусственное прерывание беременности. Эта история появилась в малоизвестной книге «Спор об абортах: голос Техасского христианского университета», изданной в 2012 году. Бонни работала акушером-лаборантом в отделении родов и подготовки к родам «большого столичного госпиталя». Она выучилась на медсестру, а потом пошла на курсы, готовившие будущих медиков принимать роды. Иногда дети рождались живыми. В других случаях рождались мертвыми – жертвы солевых абортов, практиковавшихся в госпитале.
Солевой аборт представляет собой следующую процедуру: женщине непосредственно в брюшную полость шприцем с длинной иголкой вводят едкий солевой раствор, который попадает в околоплодные воды, окружающие ее ребенка. Этот метод аборта на поздних сроках беременности производится для того, чтобы отравить ребенка солевым раствором – плод погибает от него в течение нескольких часов. Затем стимулируются роды, и женщина «рожает» мертвого младенца. Но иногда в результате такого аборта дети рождаются живыми. Последнее обстоятельство, а также риск для здоровья женщины в результате солевой инъекции привели к тому, что в 1990-е годы многие медики отошли от практики совершения солевых абортов.
Бонни МакКлори рассказывает, что в своей группе на акушерских курсах она была единственной противницей абортов.
«В классе меня называли индивидуалисткой. Я была категорически против прерывания беременности. К такому убеждению привел меня мой жизненный опыт: я случайно забеременела в 17 лет и стала матерью в 18. Никто из тех, кто учился со мной, так и не стал родителем, и лишь один человек состоял в браке. А у меня к тому времени уже родилось двое сыновей и был за плечами распавшийся брак. Весь первый триместр нашего обучения нам, как студентам-практикантам, приходилось наблюдать за процедурой абортов с галереи операционной. Но похоже, что моих сотоварищей это нисколько не волновало. Я сидела с ними, и у меня из глаз лились слезы, покрывая пятнами мой белый хлопковый халат. Все же остальные болтали о том, как красив врач-ординатор, совершающий процедуру, и какой счастливой после этой операции будет жизнь лежащей пациентки-подростка. Я боролась с тошнотой, когда следила за тем, как этот “красивый врач-ординатор” собирал всё то, что извлекал из лона юной пациентки, и проверял, не осталось ли чего-нибудь. Мои сокурсники отворачивались при виде маленькой горки красной от крови плоти в небольшом металлическом тазу. Они также не хотели замечать и моей горькой реакции на всё это».
Сердце больно сжималось, когда врач протягивал мне тазик с крошечным, но хорошо сформировавшимся мертвым младенцем
Бонни была очень подавлена безразличным отношением тех, с кем она училась. Позднее «акушерам-лаборантам» (так их называли) дали задание помогать в проведении солевыхабортов. Бонни МакКлори рассказывает: «Нашей обязанностью было помогать пациенткам, пришедшим на солевой аборт, в процессе их “родов”, пока врач принимал мертворожденного младенца. Никто из моих коллег не любил эту работу. Они пытались подходить к этому рационально – как к праву женщины “на выбор” во время беременности. Но у меня ужасно сжималось сердце каждый раз, когда врач протягивал мне этот тазик с лежавшим в нем крошечным, но хорошо сформировавшимся мертвым младенцем, который был весь в крови. Я тоже пыталась мыслить рационально и успокаивать себя, что я не сделала ничего, что послужило смерти этого маленького человечка. Я просто “зачищала” последствия этой процедуры. Так я утешала себя и мирилась с ситуацией».
Госпоже МакКлори приходилось бороться со своей совестью, так как работа требовала, чтобы она всё чаще и чаще присутствовала при абортах в качестве ассистирующей медсестры. «В нашем отделении солевые аборты становились всё более частыми. Пытаясь справиться с собой, я решила прочитать подробное описание процесса абортов, надеясь (хотя надежды почти никакой и не было), что это окажется не столь ужасным, как рисовало мне мое воображение. Да, действительно, процесс оказался не таким, как я его представляла, – он оказался еще ужаснее. Сначала доктор вводит местный анестетик в брюшную полость пациентки. Затем в матку через онемевшую область брюшной полости вводится длинная иголка. Из матки выкачивается довольно большое количество околоплодной жидкости и заменяется на гипертонический солевой раствор. Гипертонический раствор действует так, что клетки плода начинают взрываться. Вскоре наступает смерть, но перед этим ребенок бьется в предсмертных конвульсиях, испытывая страшные муки. Иногда “матери” чувствуют эти конвульсии – в зависимости от срока беременности».
Отравленный солевым раствором, ребенок бьется в предсмертных конвульсиях, испытывая страшные муки. Иногда “матери” чувствуют эти конвульсии
Бонни описывает одни весьма страшные «роды»: «Обычно роды при солевых абортах проводились с участием доктора из-за возможных осложнений во время процедуры. Как правило, дети выходили ножками вперед. Порой извлечение головки плода усложнялось, потому что шейка матки могла сжаться вокруг головки, не давая ей пройти. Однажды я увидела, что доктор потянул тельце младенца так сильно, что оторвал его от головки. Конечно, плод к тому времени был уже мертв, но врач находился, видимо, в таком же ужасе, как и я, – видела это по его глазам поверх синей маски».
Большинству пациенток давали сильные седативные препараты. Они почти ничего не сознавали, когда их мертвых малышей бросали в металлический таз. Но были и такие, кто оставался в полном сознании: «У пациенток, отказавшихся от успокоительных, была разная реакция на аборт, большинство вели себя возбужденно, некоторые впадали в истерику. Кое-кто спрашивал про пол своего плода. Никто из них не смотрел на закрытый полотенцем таз с мертвым телом их абортированного младенца».
   В обязанности Б. МакКлори входило принятие тел мертвых младенцев и отправление их в патологоанатомическую лабораторию, где их затем рассекали. «“Зачистка” означала помещение плода в белый круглый картонный контейнер вместимостью 1 галлон – похожие контейнеры можно увидеть в магазинах, продающих мороженое. Я должна была наклеить на коробку один из идентификационных стикеров матери и поставить ее в “рефрижератор для образцов”, а когда ее потребуют в патологоанатомическую лабораторию, отправить туда. Иногда мне против своего желания приходилось выполнять работу акушерки и помогать появлению на свет этих мертвых крошечных живых существ – это происходило, когда я заходила в предродовую палату и видела, что там нет врача, а плод уже наполовину появился… Я также могла определить пол плода. Они каждый раз были полностью сформировавшимися, даже если ростом не превышали 12,5–20 сантиметров. Я ненавидела эту работу…»
Госпожа МакКлори, возможно, не любила свою работу, но справлялась с ней прекрасно. Она продолжала работать в госпитале и подходила рационально к своей роли в процедуре абортов… Но один произошедший с ней случай полностью изменил взгляд медсестры на то, чем она занималась.
Она закричала: “Это малыш! Мой малыш, мой малыш!”
Однажды ей нужно было позаботиться о поступившей в госпиталь девочке-подростке, которая вот-вот должна была родить после солевого аборта. «Помню, я посмотрела в ее карточку, и там было отмечено, что срок беременности составляет менее 20 недель… Я взяла свой небольшой “родовой комплект” и направилась в предродовую палату. Мы не клали в родильную палату для такой операции, как аборт. У меня даже не было времени представиться и тем более проверить основные показатели организма пациентки – всё говорило о том, что она скоро родит. Я нажала на кнопку “вызова помощи”, открыла свой набор, надела стерильные перчатки и… помогла появлению на свет мертвой девочки весом 4 фунта (около 2 кг) и ростом 15 дюймов (чуть менее 40 см), с волосиками по всей голове. Инстинктивно попыталась спрятать эту уже “взрослую” девочку от пациентки, но она увидела ее и закричала: “Это малыш! Мой малыш, мой малыш!” Сегодня дети, “планово” рождающиеся при весе в 4 фунта, обычно выживают с минимальными проблемами здоровья или совсем без таковых. Я сама родилась недоношенной и весила 4 фунта 8 унций (около 2,5 кг), чуть больше этой малышки. Я была одним из самых старших родившихся раньше срока малышей, помещенных в реанимацию, где провела первые несколько месяцев своей жизни». Пришедший вскоре доктор резко приказал Бонни отнести «объект» в подсобку. Бонни отошла, а врач вколол пациентке сильнодействующее наркотическое средство, от которого ее бурные рыдания стихли и превратились во всхлипывания. Девочка была слишком большой (она, как оказалось, родилась после восьми месяцев беременности!) и не помещалась в обычный контейнер, использовавшийся для этой цели. Увидев это, старшая медсестра велела Бонни взять специальный саван для детей, обмыть малютку, одеть ее и отправить в морг.
Б. МакКлори так описывает эту девочку: «Она была красивой даже мертвой. Я аккуратно обмыла и обтерла ее, стараясь не повредить ее кожу. На ее шелковистых светлых волосах появились завитки, когда я их омыла. У нее были длинные ресницы, высокие скулы и небольшая ямочка на подбородке. Пальцы на руках были длинные и изящные, с точечками крошечных ноготков на концах. Одев и промаркировав ее, я условно ее крестила. Знала из документов, что ее мать – католичка. Я взяла ее в свою согнутую в локте левую руку, напротив сердца – как брала своих собственных детей – и окропила ее холодный лобик несколькими каплями воды. Мои слезы смешались с водой, когда я это делала. “Если ты только в состоянии принять это таинство, то я крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь”. Потом я обняла ее, рыдая, и, как это бы сделала любая мать, напоследок поцеловала в макушку ее маленькой головки. Я понимала, что это единственный поцелуй, который она получит». Затем Бонни взяла документы у администратора и пошла к лифту. «По пути я услышала, что одна женщина спрашивает администратора, как ей увидеть свою дочь. И женщина называет имя моей пациентки. Я на миг остановилась и мельком взглянула из-за плеча, кто это. Увидела хорошо одетую супружескую пару, обоим за сорок. На длинных-длинных пальцах женщины было несколько бриллиантовых колец; у мужа же были светлые вьющиеся волосы и ямочка на подбородке… К моему горлу подступило что-то такое, что я напрягла все свои силы, чтобы не закричать. Вот пришел лифт, я благополучно закатила туда кювету, нажала кнопку “Первый этаж” и доставила малышку в морг. Молодой дежурный (родом с Ямайки) кротко поднял сверток с кюветы и, пока я расписывалась в журнале морга, произнес своим певучим голосом жителей островов: “Вот, Бог забрал еще одного Своего ангелочка на Небеса”. Я ответила: “Да, забрал ”».
“Доктор всё прекрасно знал. Он сделал так специально. Ведь родители этой девушки – его близкие друзья”
Почему же девочку абортировали на таком позднем сроке? Бонни это вскоре узнала. «Я возвратилась в отделение родов и подготовки к родам. Тут старшая сестра позвала меня к себе в кабинет – узнать, всё ли со мной в порядке. Я тут же спросила у нее: “Нэнси, как же мог доктор спутать 8-месячного ребенка с 18-недельным?! Даже я, ощупывая живот беременной, ощущаю эту разницу!” Медсестра ответила: “Отвернись, дорогая!” Ее глаза были такими, будто она сейчас разревется. “Доктор всё прекрасно знал. Он сделал так специально. Ведь родители этой девушки – его близкие друзья. Больше не говори ни слова. Всё утрясется”. И я поняла, что она имела в виду: будет проведено заседание местной комиссии по расследованию врачебных ошибок, на котором коллеги ударят друг друга по рукам, как они делают, когда происходит врачебная ошибка, которая не приводит к судебному разбирательству. Еще я знала, что это чисто формальное собрание и ничего на нем выясняться не будет».
Дождавшись конца смены, Бонни написала заявление о своем увольнении. В ее сердце всё прояснилось. Ушли все рациональные доводы. Она больше не могла участвовать в абортах, хотя ее работа заключалась только в том, чтобы «зачищать» после этой процедуры (то есть уносить трупики детей в лабораторию).
Сейчас Бонни растит своих детей и консультирует женщин, имеющих проблемы в связи с незапланированной беременностью. Она отказывается работать медсестрой в клиниках или центрах, где делаются аборты. Это ей стоит карьеры, да и многие бывшие коллеги-подруги не поняли ее, отдалились и даже отругали… Но больше она никогда не участвовала в абортах.
В некоторых американских штатах до сих пор можно делать аборты вплоть до времени родов. В штате Нью-Джерси, например, женщина может сделать аборт в любой момент – когда захочет, когда найдет доктора, согласного совершить эту процедуру. Если законопроект, упомянутый в начале публикации, будет окончательно принят, то любые аборты (за исключением некоторых особых случаев) на поздних сроках беременности будут запрещены по всей стране.
Бонни МакКлори
Перевел с английского Дмитрий Лапа

воскресенье, 25 декабря 2016 г.

ВРЕМЯ ВЫМИРАТЬ?

  

Мой друг-священник недавно венчал молодую пару. Современные, красивые, умные. Он – успешный сотрудник высокотехнологичной компании, она – переводчик, знаток английской литературы XIX века. Прямо светятся от любви и нежности друг к другу. Глаз не оторвать.
…На следующий день после венчания молодая пара поехала в дорогую частную клинику, где счастливая новобрачная сделала аборт. Когда друг-священник узнал об этом, плакал как ребенок. Рассказывает, а сам трясется от гнева: представляешь, что за люди? Они шли венчаться, заранее зная, что завтра с утра убьют собственного ребенка…
Я слушал и думал: «Как же так? Ведь они же крещеные, раз пришли. Православные…»
Когда мы говорим о любви, Ангелы плачут
Каждый год в нашей стране совершается более трех миллионов абортов. И большинство этих детоубийц, счастливых, успешных, молодых и не очень, по всей видимости, крещены в православную веру. Они встают с утра и идут убивать своих детей. Каждый год три миллиона изрезанных скальпелями, вытравленных кислотой невинных и непрощённых. Один Екатеринбург и половина Калуги под нож. А потом мы говорим про любовь. И тогда Ангелы затыкают уши и начинают плакать. Вдумайтесь, как звучит: «Я беременна, но это временно, и будет так, как мы захотим». «Мы оставили отпечатки наших ботинок на Луне, и когда возвращались, Бога там не встречали». Это утвердило нас в собственном превосходстве и стало началом нашего конца. Нет ни одного зверя, у которого не было хотя бы капли жалости. Но у нас нет жалости. Потому что мы не звери…
Мы – православные. Так мы считаем. Духовные скрепы, зов предков, иконы в каждом углу. Без благословения за руль не садимся. Духовные все, по каким-то святым местам ездят. Вчера вернулись с Афона, на прошлой неделе были в Переделкино, батюшка Илий благословил, и дальше по тексту…
Если не одумаемся, то Господь нашу землю, проклятую невинной кровью, отдаст другим
Дальше будет вот что: землю, проклятую невинной кровью, Господь отдаст тем, которые будут не такими кровожадными к собственным детям. Вы их прекрасно знаете: в семьях у них по восемь-десять детей, и они ими гордятся. Они режут баранов в центре Москвы и готовы на коленях идти до Мекки и обратно. Они не боятся утопить своих врагов в крови, но боятся крови невинных детей.
Когда сербский Патриарх Павел говорил об этом на улицах Косово, его никто не слушал. Сегодня в центре Косово тянет свою бесконечную песню муэдзин и ветер разносит гарь древних православных монастырей. Нас все это тоже ждет, если не одумаемся.

суббота, 24 декабря 2016 г.

В Екатеринбурге в медицинской клинике «Гармония» умерла пятнадцатилетняя школьница. На аборт девушку привела ее мама.
Аборт. Что стоит за этим словом? За ним всегда стоит смерть. Смерть, по крайней мере, одного человека – ребенка. А в данном случае умерли два человека: не только ребенок, но и его юная мама.


Алина
 
Я хочу предоставить на суд читателя историю другой, тоже пятнадцатилетней женщины, которая, оказавшись в подобной ситуации, сделала другой выбор – в пользу жизни. Ясно, что девственность надо сберегать до брака, что предосудительны – и особенно в школе – интимные отношение вне супружества, однако в данном случае огромное уважение вызывает желание сохранить жизнь ни в чем не повинному ребенку. Особенно если принять во внимание то мощнейшее давление и принуждение к аборту, которое будущая мама испытала среди своих знакомых и – увы! – родных и работников медицины.
Надеюсь, что узнав о смерти этой девушки и прочитав мою историю, власти запретят аборты
Оксана, рассказавшая мне о себе, призывает задуматься о необходимости запрета абортов: «Люди считают, что раз закон разрешает убивать собственных детей, то это является не злодеянием, а нормой, и со спокойной совестью идут в абортарии. Мне очень жаль девушку, умершую в результате аборта, – действительно, очень тяжело идти против всех, особенно когда находишься в беззащитном состоянии – в ожидании ребенка. Надеюсь, что узнав о смерти этой девушки и прочитав мою историю, власти задумаются и сделают выбор в пользу жизни: запретят аборты».
Рассказ Оксаны
«Меня зовут Оксана, я живу в небольшом украинском городке. Мне 15 лет. Я – мама чудесной девочки Алины. Когда я узнала, что нахожусь на шестой неделе беременности, мне было еще 14 лет.
Узнав о беременности, я сразу сообщила эту новость своему любимому человеку. Вместе с ним мы приняли решение рожать. Но даже если бы он был против, я всё равно не смогла бы убить своего ребенка – это я понимала уже тогда.
Родители, узнав о том, что я беременна, были в шоке. Они настаивали на аборте, но я почему-то была уверена, что в данном случае правильно, если решение буду принимать я и отец ребенка, поскольку речь идет о нашем собственном малыше и только мы несем за него ответственность.
Сказать, что мне было очень трудно, – это не сказать ничего. Ни понять, ни поддержать меня не хотел никто, кроме любимого человека. Благодаря ему, помощи Бога и тому, что по натуре я спокойный человек, относящийся ко всему с оптимизмом, мне удалось пережить этот на сегодняшний день самый тяжелый период моей жизни. С такими сложностями и с таким отношением людей к себе я до беременности не сталкивалась еще никогда. В женской консультации мне говорили, что лучше сделать аборт, так как я не смогу нормально выносить ребенка, поскольку мой организм еще не готов к беременности и родить будет очень сложно, но я твердила, что ни о каком аборте и речи быть не может. В конце концов меня все-таки поставили на учет.
Ближе к концу беременности все потихоньку смирились с моим решением сохранить ребенка. Я продолжала жить обычной жизнью: ходила в школу, общалась с друзьями. Моя беременность никак не сказалась на учебе: не было никаких проблем с успеваемостью ни до беременности, ни во время нее, ни после рождения ребенка.
На удивление врачей, беременность протекала нормально и роды прошли хорошо. Родила я на 38-й неделе. Моя дочка при рождении весила 2 кг 800 г, а рост у нее был 44 см. И я, и малышка чувствовали себя замечательно, и через четыре дня мы с дочкой были уже дома.
Знакомые и даже незнакомые люди помогли с одеждой, коляской и прочими необходимыми младенцу вещами
Приданое для своей девочки я собирала, еще будучи беременной: к моему удивлению, некоторые знакомые и даже незнакомые люди помогли с одеждой, коляской и прочими необходимыми младенцу вещами, и теперь моя дочка одета, как маленькая принцесса.
Отцу моего ребенка 17 лет. Он учится на врача и уже сейчас работает в больнице на полставки. Мы поженились, когда нашей дочке исполнилось четыре недели, а скоро у нас новоселье: мы переезжаем в однокомнатную квартиру.
Раньше, еще каких-то 100 лет назад, многие девушки моего возраста выходили замуж, рожали детей, и это никого не шокировало. А сейчас норма, когда люди живут только для себя и не хотят впускать уже зачатых детей в свою жизнь, так как боятся проблем. Но меня трудности не пугают, потому что важнее всего, как мне кажется, поступать по совести. Я знаю, что Бог не оставит меня, если я буду поступать правильно: не как эгоистка, думая только о своих интересах, как большинство моих сверстниц, а как мать: поскольку раз уж случилось так, что я забеременела, то и ответственность за жизнь нового человека должна лежать на мне.
Разумеется, я не агитирую своих ровесников вступать во взрослую жизнь – это делают врачи и учителя, когда собирают нас для «секспросвета». Конечно же, если всё «взрослое» легко, доступно и безопасно, то у нас, детей, волей-неволей возникает желание «это» попробовать. И когда появляется возможность, то устоять от соблазнов может далеко не каждый подросток: тогда и случаются незапланированные беременности, которые, хоть и незапланированные, все-таки вполне реальные. Реальность такова, что на свет зародилась новая жизнь, прерывать которую мы не вправе.
Сейчас я и Алина ходим в школу до обеда. Я кормлю и пеленаю ее на переменах, проблем нет, потому что в первой половине дня она в основном спит, а если и просыпается, то лежит тихо, разглядывая подвешенные над люлькой погремушки, и не мешает ни мне, ни моим одноклассникам.
Все те, кто был категорически против рождения ребенка, сейчас обожают Алину
Дочка такая же спокойная, как я и мой муж: никаких криков мы не слышим, если, конечно, ребенок не голодный. Когда я ждала свою малышку, то все пугали меня, кроме всего прочего, еще и тем, что у меня не будет свободного времени. Но это оказалось неправдой: времени мне хватает на всё – и на учебу, и на отдых. Кроме того, все те, кто был категорически против рождения ребенка, сейчас обожают Алину: бабушки не нарадуются на внучку и предлагают посидеть с ней. Но моя малышка мне не мешает: если я хочу пойти гулять, в спортзал (очень люблю волейбол, гандбол, легкую атлетику) или в гости к подруге, я обычно беру ее с собой. Вместе с ней мне хорошо, и моя жизнь, которая раньше была бесцельной, сейчас обрела смысл. Я стала более ответственной и серьезной. В это сложно поверить, но теперь мне стало легче жить: моя дочь будто бы расставила всё на места: то, что было мне раньше непонятным или казалось неважным, теперь обрело смысл».
Рассказ записала Елена Живова